Л. ЗЫКИНОЙ
За подмосковным пригородом - поле.
И ласковый июньский небосвод.
Там, как певцы, как хор на сцене - стоя,
Чуть слышно молодая рожь поет.
У запевалы нежный голос лета
По-девичьи прозрачен и высок.
Как не запеть, когда земля согрета,
Замечен солнцем каждый колосок!
Свиданье с этим полем и простором
Уверенность моей душе дарит.
Твой голос мне, наверно, тем и дорог,
Что он, как я, с поющим полем слит!
1961
ПАМЯТИ ЕСЕНИНА
На Ваганьковском кладбище осень и охра,
Небо - серый свинец пополам с синевой.
Там лопаты стучат, но земля не оглохла -
Слышит, матушка, музыку жизни живой.
А живые идут на могилу Есенина,
Отдавая ему и восторг, и печаль.
Он - Надежда. Он - Русь. Он - ее Вознесение.
Потому и бессмертье ему по плечам.
Кто он?
Бог иль безбожник?
Разбойник иль ангел?
Чем он трогает сердце
В наш атомный век?
Что все лестницы славы,
Ранжиры и ранги
Перед званьем простым:
Он - душа-человек!
Все в нем было -
И буйство, и тишь, и смиренье.
Только Волга оценит такую гульбу!
Не поэтому ль каждое стихотворенье,
Как телок, признавалось:
- Я травы люблю!
И снега, и закаты, и рощи, и нивы
Тихо, нежно просили: - От нас говори! -
Не поэтому ль так охранял он ревниво
Слово русское наше, светившее светом зари.
Слава гению час незакатный пробила,
Он достоин ее, полевой соловей.
Дорога бесконечно нам эта могила,
Я стою на коленях и плачу над ней!
1965
МАГНИТ-ГОРА
Борису Ручьеву.
Магнит-гора, Магнит-гора,
Стою перед тобой без кепки.
Не ты ли матерью была
Для домен первой пятилетки?
Их огнедышащие рты
Рудой прикармливала ты!
Гора-магнит, гора-магнит,
Степной, стальной, железный терем,
И что меня с тобой роднит?
Все то же, что роднит с Антеем.
Приземиста, невысока
И по-уральски коренаста,
Ты, как могучая река,
Могуществом не любишь хвастать.
Ты скромно средь степей стоишь,
Обозревая берег правый,
Но в сундуке своем хранишь
Приданое для всей державы.
Какой корабль не щегольнет
Твоим нарядом в океане?
Какая гайка подведет
Тебя в космическом тумане?
Какой целинник, сев к рулю
И тронув трактор от калитки,
Не крикнет громко ковылю:
- Старик, сдавайся! Я - с Магнитки! -
О, не забыл, наверно, Крупп
Стальных, магнитогорских круп,
Которые приправой были,
Когда фашистов били!
Свое победное «Ура!»
Ты слышала, Магнит-гора.
Так стой во тьме степных ночей
Непобедимой сталью тыла,
Вся улица твоих печей
Работает во славу мира!
1961
СЛАДКАЯ КАТОРГА
Евг. Винокурову.
Милая, сладкая каторга слова,
Ты обязательней календаря.
Ты превращаешь меня в зверолова,
В дальневосточного краболова,
В калининградского рыбаря.
Ты догоняешь меня в самолете,
В тучах, где молнии нянчит гроза,
Или в каком-нибудь ржавом болоте
Возле кочкарника, на повороте,
Словно лягушка таращишь глаза.
Ты меня мучаешь денно и нощно,
В гусли, в гудки мне гудишь:
- Гражданин!
Ну, потрудись-ка часок неурочно, -
И заключаешь меня одиночно
В свой Петропавловский равелин.
Водишь азартно меня по базару:
- Кушай антоновку! Кушай апорт! -
В рыночной, тысячеустой Рязани
Я, как легенда, как быль и сказанье,
В шумном народе локтями затерт.
Мучай и радуй меня, мое слово,
И, как стрельца, вдохновеньем казни.
И превращай меня то в зверолова,
То в сталевара, а то в часового,
Зорко глядящего из-под брони!
1961
НА МОГИЛЕ ПАСТЕРНАКА
На могиле Пастернака
Расцвели два алых мака,
В изголовье таволожник
Тихо шепчет: - Спи, художник!
Он бежал ко мне бывало -
Здравствуйте! Но это мало,
Обнимал и тряс руками:
«Помните, как мы на Каме?!»
Чистополь. Сугробы, стужа,
Дров не сыщешь, мерзнет Муза,
Чья-то частная квартира,
Переводы из Шекспира.
Я теперь его не слышу.
Три сосны ему за крышу,
Мать-земля за одеяло,
Он любил меня бывало.
1962
В. СЯКИНУ
Ревет зима белым зверем,
Поет зима озябшим ртом.
Стучит зима в снежный терем
Своим промерзшим прямым хвостом.
Медведь спросонку спросит:
- Кто там? -
Зима ответит:
- Я пришла.
- Чего ты жмешься к чужим воротам -
Своей берлоги не нашла?
Пойдет зима, как беспризорник,
И не прилечь, и не присесть.
Ей ветер скажет: -Ты сезонник,
И для тебя - бараки есть!
Зайдет зима в барак постылый
В своих поношенных пимах.
И, удивившись, спросят:
- Милый,
А где же все?
- А все в домах!
1960
МАКСИМИЛИАНУ ВОЛОШИНУ
То море разбудит, то рояль,
То шум, то раскаты Шопена вдоль клавиш.
Спасибо, Волошин, что не печаль,
Что музыку жизни ты мне посылаешь.
Спасибо, Волошин, что берег земли,
Где скифские ветры бездомно бродили,
Любовно взлелеяли руки твои,
Приют для поэтов у моря воздвигли.
То горы поманят снежной чалмой,
То сад, где вот-вот зацветут тамариски.
То сам ты беседуешь тихо со мной
Полынной строкою стихов киммерийских.
Спасибо, Волошин! За хлеб и за соль,
За право побыть у великих истоков,
За то, что ходил ты по Крыму босой
И видел всю землю глазами пророков.
1957
ПИСЬМЕННЫЙ СТОЛ
Я. Смелякову.
Мой письменный стол,
Он - двуногий,
Он - сам я.
Отлички в нем нет
От ветвей соловья.
Накрыт он не крышкою,
А небесами,
А скатерть -
Лесная дорога моя.
Бумаги не надо!
Есть сердце и память.
А перья -
Колосья, остры и прямы!
Я ригу свою набиваю снопами,
Зерно молочу
В закрома для зимы.
Я весь на ходу.
И словесные злаки
Во мне прорастают
От встречи с людьми.
Где песня - я в песне,
Где драка - я в драке,
Где руки любовно хрустят -
Я в любви!
Иду и свищу
Наподобие пташек.
Мне муза,
Как нищему сумка, верна.
А кто-то во мне
Целину мою пашет,
Готовя глубинный мой пласт
Для зерна.
1956
С. ЧИКОВАНИ.
Все больше сжигаю и рву.
Мне не лень
Строку обтесать,
Чтоб из камня извлечь сокровенье.
Часы трудовые, как чаша,
Наполнены всклень
Терпеньем труда
И тающим льдом вдохновенья.
Мне чудится лист вырезной.
Он в прожилках, горит!
С ним солнце готово
Последним теплом поделиться.
Кто лист этот мне?
Он учитель, когда говорит,
Что каждая строчка
Должна трепетать и светиться!
1955
Я БЫЛ РУЧЬЕМ
Е. Евтушенко
Я был ручьем под травами,
Я грузом был под кранами,
Я тек каширским током на Москву.
Меня за белы рученьки
Вели по трапу грузчики
К ржаному и соленому куску.
Каспийская, балтийская,
Соленая, смоленая,
Высокая, веселая волна
На грудь мою кидалася,
При встрече улыбалася,
Ласкала, как любимая, меня.
На яростном, и радостном,
И на сорокаградусном
Морозе я калил себя не раз.
Ветра меня проветрили,
Моря меня приметили,
Мне руку жали Север и Кавказ!
И чем я в жизни выстоял?
Душой ли гармонистовой,
Смирением ли девичьим,
Иль тем, что я - бунтарь?
Иду в лесах аукаю,
Не прячу и не кутаю
Свой травяной букварь.
А надо мною - радуги,
А подо мною - ягоды,
И льющийся, смеющийся,
Щебечущий восторг.
И сквозь настилы старые,
Как из подземной камеры,
Моя трава растет!
1956
Е. ВИНОКУРОВУ
Мну слова, как глину, как тесто,
На кирпичи и на калачи.
Каждое слово не минет ареста,
Если не будет острей, чем мечи.
Сколько с утра у стола их толпится,
Возле скрипящей биржи труда.
Каждому слову на полке не спится,
Каждое слышит: - Туда! - Не туда!
Нежное слово, как нерест налимий,
Грубое, как рукава кузнеца,
Яркое, как переспевший малинник,
Горькое, как аромат чабреца.
Слуги мои! Я - ваш царь! Не покиньте!
Врезался крест мой в покатости плеч.
Самое свежее слово мне выньте!
Правду глаголить, истиной жечь!
1956
ВЛАДИМИР
С. Никитину
Город спит в вишневом белом дыме,
В тишине владимирской весны.
Тихо над сердцами молодыми
Веют замечательные сны.
Камень стен церковных глух и древен,
Ржавь насквозь проела купола,
Но краса владимирских царевен
Уцелела и до нас дошла.
Я твержу девчонкам черноглазым
У обрывов клязьминских крутых:
- Встретились бы раньше богомазам,
Кинулись бы с вас писать святых.
А они смеются: - Наша внешность
Грубовата для святых досок,-
Обнажают тело, то есть грешность,
Загорать ложатся на песок.
Предо мной ворота Золотые,
Древности былой надежный щит.
Мимо них не конница Батыя,
А такси владимирское мчит!
1960
ЛОСЬ НА ПУТЯХ
А. Ушину.
Лось на путях! Дайте зеленый!
Он на красный свет не пойдет.
Он стоит под ветвистой короной
И, как поезд, ждет.
Дайте ему «зеленую улицу»,
Чтобы он никуда не свернул.
Разве, скажите, лось не умница:
Дали зеленый, и сразу шагнул!
Пошел, как путеобходчик, по рельсам,
Люди ликуют: «Лось! Лось!»
Простим ему, что он первым рейсом
Не руду, а рога свои гордые нес.
Они у него своего рода индустрия.
Арматура, железная стать.
Здравствуй, здравствуй, природа русская,
Не губить тебя надо - спасать!
1960
МЕТЕЛЬ
К. Федину
Замела, закрутила:
- Я так, пошутила! -
Ничего себе шутка, эге,
Хлещет, будто кнутом, по ноге.
Взявши снегу охапку,
Поделала шапку
Да на крышу избы -
Здесь eй быть!
Запележен, в соломе,
В богатырском шеломе
Витязь снежный стоит,
И дыми-и-и-ит.
Курит трубку печную
И в темень ночную
Щурит глаз;
Р-раз! -
Снежной пылью взялась
Белоснежная риза
С карниза.
И пошла метель, закудесила,
Белый свет занавесила:
Ничего не видать!
Стала в окна кидать,
Изломала дороги,
На каждом пороге
Показала свой лик,
Закричала на крик
И завыла, волчонок,
Пугая девчонок,
Что к теплу материнских грудей,
Как меж добрых людей,
Приютились
И пьют молоко.
Далеко-о-о
По пустыне по снежной,
По равнине безбрежной
Слышны шутки, что шутит метель,
Попадется ей щель,
Заиграет на флейте,
Сиротою заплачет она:
- Пожалейте-е-е! -
Никого на ответ,
В мире жалости нет!
1942
Б. СЛУЦКОМУ
Поэзия - не солончак,
Не степь, где все сгорело летом
Поэзия - она рычаг.
И Архимед ведь был поэтом.
Иначе бы он проглядел,
Как стал терять свою весомость,
Когда старик в воде сидел,
Мочалкой скреб себя на совесть.
Мы вырвались с земных орбит,
Нам стало шире на планете.
Не о Луне душа скорбит -
Об уходящем звонком лете.
Мы знаем множество наук,
Мы стали во сто раз культурней,
Но все-таки мне ближе луг,
Чем эти кольца на Сатурне.
И пусть к Луне летят ракеты,
Я убежден наверняка:
С не меньшей скоростью поэты
Летят в грядущие века.
1959
ЛИРИКА
Вл. Дагурову.
Лирика - это он и она,
Встречи, свиданья в означенном радиусе.
А как же с мартеновской печью? Она
Влюблена не в «него», а в две тысячи градусов!
А как же тогда с океанской волной,
Соленой, суровою спутницей Севера?
Она, как белуга, ревет за кормой
И стонет, и жмется к рыбачьему сейнеру.
Лирика - это: «Милая, жду!
Приди ко мне, вырви из сердца страдание!»
А как же тогда рассказать про звезду,
Смотревшую в иллюминатор Гагарина?!
Лирика! Лирика! Шире шаги!
Твой горизонт в пене моря и извести.
Пахнут полынью твои сапоги,
И нет на земле удивительней близости!
1962
ФИДЕЛЬ КАСТРО
Все пишут - Фидель бородатый.
Сравнивают бороду с ночью.
По-моему, он - крылатый,
А борода, между прочим.
А все же она прекрасна!
И кто-то ее ругает.
Кому-то она опасна,
Кого-то она пугает.
А нам она самая наша,
В ней черная смоль Емельяна.
И мы ей приветственно машем
За синюю даль океана.
Всей своей красотою
Рассвет над Россией клубится.
Иду.
А колхозники с поля
Кричат мне:
- Ну, как там кубинцы?
- Воюют!
Не будем бояться!
За революцию - вечность.
Растет всемирное братство,
И гибнет всемирная нечисть!
1961
МАМАЯ
Где это было?
В Румынии было.
Черное море
По берегу било.
Било не в скалы,
Било не очень,
Било-ласкало
Плечи и очи.
Било-манило,
Вполне понимая,
Что для трудящихся
Значит Мамая.
Люди с надеждой,
С улыбкой шагали,
Но не в костюмах,
А в темном загаре!
Люди не мешкая
В море ныряли,
Температуре воды
Доверяли!
Великолепны
Мамая, Констанца!
Может, не ехать?
Может, остаться?
Жить себе в «Дойне»,
В прекрасном отеле,
Около древней
Морской колыбели?
Жить — не тужить
И беспечно, и праздно,
Невдалеке от воды
И соблазна?
Видеть все юное
И нагое?..
Можно и так.
Только в сердце другое.
Манит в Москву
От Мамаи, от моря
В лес подмосковный,
Где тихая Воря.
Где петухи,
Как копье, через реку
Звонко бросают
Свое «ку-ка-ре-ку».
Где из гудящей
Окрест электрички
Словно царевны
Выходят москвички!
1961
Киев
ВИРВЕ
Брови - до неба.
Косы - до талии.
Вот мы какую
Видели в Таллине!
Голос звучит
Вызывающе тонко:
- Звать меня Вирве.
-А кто вы?
- Эстонка!
- Вирве?
- А что значит Вирве?
- Сравненье.
Это по-русски -
Рябь и волненье.
С моря ко мне
Мое имя летело,
Ветром морским
В колыбели задело.
Всем городам
Изменю ради Таллина!
Я в этот город
Всем сердцем влюблен…
Брови - до неба,
Косы - до талии,
А красота
До сикстинских мадонн!
1961
ГРОЗА НА ДАУГАВЕ
Бруно Саулиту.
Гроза за Даугавою
Клинки свои втыкает.
Она гремит по гравию
И смелых окликает.
На небе туча - занавес,
Бурлят бугры, буруны.
Садись за весла, Саулит,
Греби на берег, Бруно!
На нас волна-волчица
Сердито зубы скалит.
О, как бы не проститься
С женой, любимой Скайдрит!
Ревет река неистово,
Но - богатырь у весел!
Он волосы волнистые
На лоб небрежно бросил.
Гребет! И волны колются
И падают с наклоном.
Он с Даугавой борется
И с богом Посейдоном!
Железные уключины
Пищат и стонут нежно.
Они давно приучены
К суровости мятежной.
Река - ее величество,
Вода - сплошные ямы.
Ну что, поэт лирический,
Поди забыл про ямбы?
Улыбка намечается
В лице его серьезном.
Такие не отчаются
Перед редутом грозным!
Звериным, рысьим выгибом
Волна волну торопит.
Мы выплывем, мы выгребем,
Река нас не утопит!
1961
Ю. ЛАРИОНОВУ
Соловей распевал при мамонте,
Когда не было льдов у планеты.
Не обученный книгам и грамоте,
Дикарей выводил он в поэты.
Соловей распевал при Мамае,
Тешил смердов и голытьбу.
И напрасно его принимали
За разбойника на дубу!
Соловей распевал при Гитлере.
Мы тогда понимали, что он
Ободряет Россию: враги твои
Уберутся когда-нибудь вон!
Он от горя, что рыскают волки,
В диких зарослях плакал навсхлип.
Никогда его песни не молкли,
Никогда его голос не хрип.
И теперь! Вы прислушайтесь ночью -
Над собраньем ольховых тихонь
Бьет по песенному узорочью
И бежит соловьиный огонь.
Он погаснуть, я знаю, не может,
Он в России легенда легенд.
На лопатки его не положит
Никогда никакой конкурент!
1962
АПРЕЛЬ
Андрею Вознесенскому.
У апреля лицо в облаках.
С полустанка лесного Раздоры
Вижу я, как он держит в руках
Обнаженные косогоры.
Припадает к земле синевой,
Как в палате сестра к изголовью,
Лечит первой своею травой,
Как единственно первой любовью.
Он коровам играет в свирель.
Там, где дачная даль и платформа.
И животные сразу смирней
И добрей от подножного корма.
Ах, апрель! Колоброд, баламут,
Закадычный приятель с громами.
Ты, как в сказке, за десять минут
Можешь землю покрыть теремами.
Где ты бродишь, Андрей, мой апрель
И мои первомайские вести?
Я твою голубую свирель
Отличу в самом сложном оркестре.
Мы два неслуха! Два сорванца,
Две пронзительных песни планеты.
И останемся мы до конца
Малой малостью — только поэты!
1963
ВСТРЕЧА С ШОЛОХОВЫМ
Встретились.
Шутка ли - Шолохов!
Наша живая реликвия.
Очи его как сполохи,
Как правдолюбцы великие.
Обнял меня, как брата.
- О, ты похож на Булата.
Пошевелил бровями:
- Ты ничего - Булавин!
Наш Златоуст седоватый
Несколько угловатый.
Из-под казачьего уса
Юмор летит чисто русский.
Шолохов очень прозорлив,
Чуток необычайно.
Взгляд то нальется грозою,
То материнской печалью.
Сердце его не устало
Шляхом идти каменистым.
Он говорил даже Сталину,
Как коммунист коммунисту.
Он не боялся казни,
Он не дрожал: что мне будет?
Там, где родился Разин,
Робости люди не любят.
Муза его по-солдатски
Насмерть в окопах стояла.
Радуйся, смейся и здравствуй,
Ясная наша Поляна!
1964
ХУДОЖНИК
Алексею Козлову.
Художник один на один с холстом,
Еще не касается краской и кистью,
Но как ему хочется правдой и честью
Сказать и поведать о самом простом.
О белой ромашке, о девушке в синем,
О зное, натянутом как тетива,
Оливне, который стучит по осинам,
И падают листья, рождая слова.
О, первый аккорд голубого с зеленым,
Братанье белил и несхожих цветов!
Из тюбика огненный лезет змееныш,
Удар по холсту — и татарник готов!
Смотрите: он алый, зовущий, горящий,
Как будто из космоса к нам прилетел.
Наверно, поэтому полдень палящий
С согласья цветка на тычинке присел.
Художник работает, лепит и мажет,
Решительным жестом меняет тона.
Настолько он, связав с землей, что расскажет,
Насколько мила в прекрасна она!
1964
ДОМБРА ДЖАМБУЛА
Она в углу стояла,
В краю степей и гор.
Стояла и молчала,
И это был укор.
Я взял домбру Джамбула
И заиграл на ней,
И на меня подуло
Просторами степей.
Свободно, нежно пела
В моих руках домбра.
Двухструнная хотела
Мне пожелать добра.
Со мной сидели внуки
Великого певца.
И брал я курс науки,
Как волновать сердца.
Спасибо вам, акыны,
За песни, за привет,
За то, что и поныне
Любой из вас - поэт!
Звучит домбра Джамбула
В душе моей с тех пор,
Как к ней я прикоснулся
В краю степей и гор.
1964
ОБЪЯСНЕНИЕ С ЗЕМЛЕЙ
Л. Безрукову.
Земля моя исконная,
Подопытная Вильямса,
Ты мне жена законная,
Поссоримся - помиримся.
Медовыми гречихами
Ты всклень полна, как братина,
В тебя всего напихано -
И золота и платины.
В тебя всего наливано -
И сладости, и горечи,
Равнинная, долинная,
Мы - близнецы и родичи.
Твои хребты Саянские,
Шагания рабочие,
Кипенья океанские -
Все видел я воочию.
Всего касался личными
Мозолями и венами,
И песнями, и мыслями,
Словами сокровенными.
Ты мне была не барщина,
Не скука-посидельщина,
Родная быль-бывальщина,
Разудаль-корабельщина.
Не сирота и пасынок -
Я сын твой, нежно окающий,
Твой песенный подпасок,
Кнутом пастушьим хлопающий.
Твой космонавт словесный,
Летающий в действительность,
Твой молодой ровесник,
Твой пожилой воспитанник!
1964
ШАЛЯПИН
Когда я слушаю Шаляпина,
Восторг и радость с ним деля,
Я говорю: - О, как талантами
Богата русская земля!
И мало мне сказать, что нравится
Его неповторимый бас.
Мне через голос открывается
Черта существенная в нас.
Веселость, удаль, бесшабашность,
Большой распев больших широт
И одобрение: - Шагайте!
За горизонтом счастье ждет.
О, как Шаляпин всем нам дорог!
В нем нота каждая крепка.
Не он поет - поет пригорок,
Не он поет - поет река,
Поет народ, поет Россия,
Поют ручьи, поют овсы,
Поют-звенят дожди косые,
Поют шмелиные басы.
Светясь от солнечных накрапин,
Поет листва, а с ней и синь,
Поет земля, поет Шаляпин,
Он у земли любимый сын!
1965
С. НОВИКОВУ.
Волнуется волна.
А по какой причине?
Ужли идет война
И там, в морской пучине?
Так где же мир, скажи,
И кто о нем хлопочет,
Когда вода ножи
На мирный берег точит?!
Когда волна, как рысь,
Когтями бьет мне в спину,
И я кричу ей: - Брысь!
Дай я рубашку скину.
Покоя нет нигде!
И так же, как поэтам,
Возможно ли воде
Быть исключеньем в этом?!
1965
РАЗДУМЬЯ У МАВЗОЛЕЯ
На ленинском мраморе снег отдыхает,
Он послан с далеких планет.
И кажется - снег потихоньку вздыхает,
Что Ленина нет.
Снежинки касаются мрамора нежно
И тихо грустят.
Но что тут поделаешь - смерть неизбежна,
А годы летят!
А время, как маятник, тихо шагает,
Ветрами эпохи сквозя.
И Красная площадь вполне понимает,
Иначе нельзя!
О будущее! Ты реально конкретно,
Как воздуха свежий глоток,
И все мы и смертны, и лично бессмертны,
И есть у нас общий итог.
Снежинки над мрамором кружат и вьются,
И песню неслышно поют,
И Ленину тихо в любви признаются,
На верность присягу дают!
1965
МОГИЛА ПУШКИНА
Могила Пушкина скромна,
Она сливается с природой.
Съезжается к ней вся страна,
Склоняют головы народы.
В вечерний предзакатный час
Под сенью пушкинской прохлады
Цыган сказал мне у ограды:
- Он и для вас, он и для нас!
Ну, что же, мой бродячий брат,
Потомок дикой, буйной плоти,
Мне не до ревности — я рад,
Что Пушкин у тебя в почете.
Пойдем!
И мы пошли бродить.
Молитвенно молчали оба.
Всю ночь нам здесь хотелось быть,
Как возле пушкинского гроба.
В монастыре цвела сирень,
Безумствуя, бушуя цветом.
И чувствовали мы сильней
Прямую связь с большим поэтом!
1968
М. ЛЬВОВУ.
У поэта сердце льва.
Он не терпит осмеянья.
Он не трус. Его слова -
Это храбрые деянья.
Он не с заячьей душой,
Не пугается пустяшно.
Там, где буря, там, где бой,
Как бойцу, ему не страшно.
Сильным мира он не льстит
Своего житьишка ради,
Без оглядки кровно мстит
Он любой людской неправде.
Вот он! Сердцем чист и смел,
Встал под пушкинскою шляпой,
Ливень мелко-вражьих стрел
Отбивает львиной лапой.
1959
В. УШАКОВУ.
По берегу Днепра
Серебряные рупора.
Цветущие каштаны,
Весенняя пора.
На гребешках
Владимирских высот,
Как памятники,
Парочки темнеют.
Никто словечка не произнесет,
Перед величьем
Вечера немеют!
Зато распелись соловьи
На все лады, на все изобретенья,
Попробуй их останови,
Они другого подчиненья!
Вот город!
И трамвай, и соловей -
Завидное и редкое соседство.
Один гремит
По линии своей,
Другой поет
Со своего насеста.
Прислушайтесь:
- Тиу! Тиу!
- Чок! Чок!
Уж не горох ли сыплют
на поленце?
Бьет в соловьином горле
родничок,
И возникают дивные коленца.
Уж сумерки.
Пора бы свет зажечь.
Сиять весь день и солнышко устало.
Зачем же свет,
Когда светлее свеч
Горят повсюду
Люстры на каштанах!
1961
Н. РЫЛЕНКОВУ.
День начинается,
Хмель завивается!
Выпустит листик,
Сделает винтик.
С веткой обнимется,
Кверху поднимется.
Здравствовать хмелю
Эту неделю,
Даже вторую
Хмелю дарую.
Как я люблю
Его кольца витые!
Нравятся шишки
Его золотые.
Нравятся листья
В белых накрапах,
Нравится легкий,
Волнующий запах.
Хмель меня, видимо,
Располагает
Тем, что вершины
Своей достигает,
Сверху глядит
На двинское теченье.
Так бы и людям -
Без исключенья!
1961
ДВИНСКАЯ ПРИСКАЗКА
В. Мешко.
Я шел, да и шел
По двинским пескам.
Я двинскую воду
Ногой плескал.
Не Боков был я -
Был колобок!
Навстречу мне дед:
- Куда, голубок?
- Иду за водой!
- Иди, дорогой!
- Быстра вода!
- Вот то-то и да!
Бежит да бежит,
Течет да течет.
Воде в слободе
Большой почет.
Северяне - моряне
И стар и мал,
Не страшен им
И девятый вал!
Все пески да пески,
Все белы да белы.
На песке дети,
Как ангелы.
Стали меня звать:
Давай с нами играть,
Хошь в коробки,
Хошь в черепки.
Глубока Двина,
Горячи пески,
Живет в Белом море
Бог трески.
Спасибо ему от севера,
Спасибо от меня личное,
Одну треску ели семеро,
Треска была отличная!
1961