Никого не жалеет природа,
Что ей слава и авторитет!
Отнимает она у народа,
Кто ей люб - и заступников нет.
Вот и мать мою не пожалела,
В День Победы сровняла с землей.
Для нее невозбранное дело
В некий час прикатить и за мной.
Чем прикажете отбиваться?
Заседаниями? Гостьми?!
Если скажет она - собираться!
Значит, надо ложиться костьми.
Остаются лишь небо и звезды.
И трепещущий флаг на Кремле.
И все то, что при жизни ты роздал
Всем оставшимся жить на земле.
1962
НЕ ВЕРЮ!
Ужели планете под самые ребра
Ударят снаряды ракетного рода?
Ужели умолкнут все птицы земли
И люди и травы поникнут в пыли?
Неужто я есмь не хозяин вселенной -
Ничтожество и шизофреник растленный?
Ужели большой человеческий род -
Случайные клетки, белковый урод?
Неправда! Не верю! Не верю! Не верю,
Что я уподоблюсь пещерному зверю,
И встану на лапы, чтоб выть на луну
И плакаться мертвому валуну.
Не верю! Не верю, что я безоружен!
И спутник, запущенный в космос, мне нужен
Лишь только затем, чтоб войну отвратить!..
Улыбку людей никому не убить!
1962
Две сестры у меня воевали,
Были ранены, были в бинтах.
Целый вечер на сеновале
Разговор о войне, о фронтах.
Сестры милые! Как вы прекрасны,
Я святую любовь к вам храню.
Всю войну вы ходили бесстрашно
На свиданье к шальному огню.
Смотрит месяц сквозь крышу сарая,
А у нас разговор об одном:
-Тяжело ты, земелька сырая,
Доставалась солдату с ружьем!
На деревне гармошка, девчата,
Поколение новых юнцов.
Не носило оно автомата
По военной дороге отцов.
Ну и пусть! И не надо! Не надо!
Миру - мир! - Этот клич не умрет.
Хорошо, что из нашего сада
Двадцать лет, как зенитка не бьет.
1961
ТАНКИСТ
Надбровье смотровое
Нахмурило броню.
Жара на поле боя
Железному коню!
Осколки бьют под ребра,
Стучат, как звезды, в люк.
На рычагах подробно
Надулись жилы рук.
А гусеницы стонут,
По гравию визжат.
В тиски, в железный омут
Танкист войной зажат.
В заслугах, в шлеме, в шрамах,
Чинен-перечинен,
Но свой железный замок
Не вправе бросить он.
Земля родная плачет
На пепелищах дня.
Зовет!.. А это значит:
Иди в огонь, броня!
Веди прямой, прицельный
По скопищам врага,
Мети свинец метельный
На вражьи города.
О, видели б троянцы
Кромешный этот ад!
Какие постояльцы
Святую землю злят!
В каких конях мы едем,
Чтобы ее спасти,
В какое пекло лезем
Врагу башку снести!
Чтобы рассвет дымился
Не в смотровую щель,
Чтоб спать танкист ложился
В домашнюю постель.
Храпят стальные кони,
Из башен бьют в упор,
Мы вражью силу кормим
Железною крупой.
Чисты глаза танкиста,
Как в роднике вода.
Бей, бей, кроши фашиста,
Все зло в нем, вся беда!
1956
«Где ж ты, где ж ты, мой милый?»
Снег. Сугробы кругом.
«Не нарвися на мины,
Осторожней - с врагом!»
Плавку медную плавит
Багровый закат.
Труд свой доблестный славит
Старик-пимокат:
- Сделал прочно. Для фронта.
Не хвастаю тут,
Что пимы без ремонта
До Берлина дойдут!
Вьюгам всласть побродяжить
Хватает зимы.
Город варежки вяжет,
Катает пимы.
А соловей поет, как при Мамае,
На тот же лад, на древний свой мотив.
Тогда его не очень понимали,
Да и теперь кой-кто кричит: - В архив!
Нам этой безыдейщины не надо,
Не соловьями занято село. -
Но льется неподкупная рулада
Всем горе-теоретикам назло!
И слушают сердца людей живые
Признания влюбленных в землю птиц.
Не соловьи - посты сторожевые
И часовые песенных границ!
Дозорные моей большой державы,
Доверенные чувства и любви.
Стою у Соловьиной переправы,
Где шли бои, бушуют соловьи.
ВСТРЕЧАЕМСЯ У ВЕЧНОГО ОГНЯ...
Встречаемся у Вечного огня,
Подолгу смотрим на живые пряди.
Я знаю, что твоя родня
Погибла от бомбежки в Ленинграде.
Волнуется, дрожит огонь живой,
То встанет, то наклонится он гибко.
Не прекращается поток людской,
И неусыпна память о погибших.
Еще цветы! Еще сирень несут,
Кладут, оправив бережно руками.
Цветы, цветы, цветы! Они растут,
Не зная, что придется лечь на камень.
Седая мать скорбит, а рядом внук,
Он для нее единственная радость.
Из юных неокрепших детских рук
На обелиск ложится нежный ландыш,
В глазах мальчонки пламя и печаль,
Которую не высказать речами…
Я завтра буду здесь, и ты встречай
Меня опять минутою молчанья…
1978
НА ПОБЫВКУ ЕДЕТ
Отчего у нас в поселке
У девчат переполох,
Кто их поднял спозаранок,
Кто их так встревожить мог?
На побывку едет
Молодой моряк,
Грудь его в медалях,
Ленты в якорях.
За рекой, над косогором
Встали девушки гурьбой.
- Здравствуй!- все сказали хором.-
Черноморский наш герой.
Каждой руку жмет он
И глядит в глаза,
А одна смеется:
- Целовать нельзя!
Полегоньку отдыхает
У родителей в дому.
Хором девушки вздыхают:
- Мы не нравимся ему!
Ни при чем наряды,
Ни при чем фасон,
Ни в одну девчонку
Не влюбился он!
Ходит, шутит он со всеми,
Откровенно говорит:
- Как проснусь, тотчас же море
У меня в ушах шумит.
Где под солнцем юга
Ширь безбрежная,
Ждет меня подруга
Не-жна-я!
1957
НА МАМАЕВОМ КУРГАНЕ
На Мамаевом кургане тишина,
За Мамаевым курганом тишина,
В том кургане похоронена война,
В мирный берег тихо плещется волна.
Перед этою священной тишиной
Встала женщина с поникшей головой,
Что-то шепчет про себя седая мать,
Все надеется сыночка увидать.
Заросли степной травой глухие рвы,
Кто погиб, тот не поднимет головы,
Не придет, не скажет: «Мама! Я живой!
Не печалься, дорогая, я с тобой!»
Вот уж вечер волгоградский настает,
А старушка не уходит, сына ждет,
В мирный берег тихо плещется волна,
Разговаривает с матерью она.
1963
Рожь подступила к могиле бойцов,
Встала, как войско, прямыми рядами.
А по военной дороге отцов
Мирные дети идут за грибами.
В скромной ограде бушует трава,
К мертвым венкам жмутся ветви живые.
День разгулялся, дорога пряма,
Ласково льнут ветерки полевые.
Прямо из нивы зенитка торчит,
Целится башнею танк в отдаленье.
В небе безоблачном коршун кричит,
Свастики нет на его оперенье.
Дети, не бойтесь! Смелее! Смелей!
Нет за кустами врагов нечестивых.
Вы здесь хозяева этих полей,
Этих лесов, этих рек говорливых.
От попаданий дубрава черна,
Пробует с корня ожить и воспрянуть.
Как она неизлечимо верна
Этой земле, этим древним крестьянам.
Нет! Незнакома природе печаль,
Не для нее ни вдовство, ни сиротство.
Через окопы шагнул иван-чай,
Цвет небывало высокого роста.
Прячется противотанковый ров
В послевоенные ивы и кроны,
Красное полымя клеверов
Гудом гудит от пчелы златобровой.
Было за что бесноваться огню,
Крови крестьянской дымиться росою.
Дети, идите! Я вас догоню,
Оберегу ваше детство босое.
Вот и осмелились и разбрелись,
Тихо ложатся грибы в кузовочек.
Только ручей да осиновый лист
Что-то до боли родное бормочут!
1957
МЫ ДЕВУШЕК ОСТАВИЛИ В НЕВЕСТАХ…
Когда матерый враг Страны Советской
Без спросу объявился у дверей,
Мы девушек оставили в невестах,
На попеченье строгих матерей.
Мы письма им писали по-солдатски,
В них вместо точки было — «ожидай».
И чувства не стыдилися огласки,
Когда их проверял передний край.
Мы знали, что любимым нашим туго,
Что холодно, что ветер из щелей,
И вздохи издалека и оттуда
В атаку подымали нас смелей.
Свинцовые дожди в бойцов хлестали,
Рубила смерть безжалостно сплеча,
Но это нашей волей на рейхстаге
Затрепетала алость кумача.
Опять поля, ометы и одонья,
Знакомые тропинки средь лугов!
Шершавость шрамов встретили ладони,
Загрубшие от тяжести плугов.
О, этот миг, когда в потемках горниц,
В солдатском нерастраченном пылу,
Ласкали мы своих законных скромниц,
Сумевших постоять за нас в тылу!
И слышалось повсюду: — Мой отважный! -
Цвели влюбленно зори у плетней.
И открывалась родина, и каждый
Вкипал в свою работу до локтей!
1957
СНЕГ СЕДИНЫ
Снег на ромашке, снег на рябине,
Снег на черемухе, снег на калине,
Снег на висках ветеранов войны,
Снег пережитого, снег седины.
Не позабыты печальные списки,
Как часовые, стоят обелиски,
Около настежь открытых дверей
Лица скорбящих, седых матерей.
Над камышами, над ковылями
Вдовья печаль говорит с журавлями.
Просит: — Возьмите меня в дальний путь,
Чтоб на могилы погибших взглянуть!
Лето проходит, краснеют рябины,
Но никогда не уходят седины,
Незабываемо горе войны,
Снег пережитого, снег седины!
Что заметил перед боем,
Перед тем, как дать огонь?
Сладко пахло перегноем,
Прели листья под ногой.
Вся земля большой могилой
Показалася на миг.
А потом с нещадной силой
Шел в атаку напрямик.
Что запомнил? Лист осенний,
Взрыв. Воронку. Сноп огня.
Как оно, мое спасенье,
Не забыло про меня?!
1954
МАТЬ
За забором домок,
Над трубою дымок.
В двух окошках свет,
В третьем - нет.
Стала сыну мать
На войну писать.
Ничего не слышит,
Только пишет, пишет.
«Сколько темных ночек
Я не сплю, сыночек,
Весть подай скорей,
Поубавь скорбей!
Ветер в поле кружит,
Ох, и сильно вьюжит,
Вьюге ни во что,
Коль замерзнет кто».
Вышла утром в сенцы,
Защемило сердце,
Намело сугроб,
Ну, совсем как гроб.
Мать по сыну плачет:
Слезы в платье прячет:
- Нет, не может быть,
Чтобы был убит!
На бугре домочек,
Над трубой дымочек,
Смеркнулся денек,
Вспыхнул огонек.
Мать сидит вздыхает,
Скорбь не утихает.
Ничего не слышит -
Пишет… пишет… пишет!
1942
Колокольчик позванивал
Всю дорогу,
Каждый встречный выранивал:
- Ну, и народу!
Присаживался иногда,
Вынимал кисет.
- Какие берут года?
- Все!
Впереди нас маячило
Столько дуг, столько дуг.
Что бы все это значило?
Расставанье, мой друг!
Расставались с тобой
Мы на камском на льду.
- Где тебя, дорогой,
Я теперь найду?
В синем ли небе звездочкой,
В черном ли хлебе корочкой?
На лугу былинкой?
На шляху пылинкой?
Пусть уж будет враг
Подкопытный прах,
А тебе под каской-невидимкою
Сквозь бой пройти
Невредимкою.
Слезы наших разлук
Я умел беречь.
Я их помню, мой друг,
Не о них речь.
Слезы этой разлуки
Камский лед прожгли.
Они каплями ртути
Сквозь меня прошли.
Слезы этой разлуки,
Как ртуть, во мне,
Никогда их не высушить,
Ни в каком огне!
1942
В пальцах девушки
Дрогнул платок и кайма.
- Что с тобою? - спросите.
Ответит:
- Война!
Над ребенком, родившимся
Няньки сидят.
- Кто родился? - спросите.
Ответят:
- Солдат!
На письмо через слезы
Старушка глядит.
- Что там пишут? - спросите.
Ответит:
- Убит!
- Отстоишь ли себя? -
Мать-Россию спросил я свою.
- Если ты мне поможешь, сынок,
Отстою!
1943
ТРЕХЛИНЕЙНАЯ И ТРЕХРЯДНАЯ
Прощай, прощай, селение,
Трубят в трубу походную!
Мне дали трехлинейную
Винтовочку пехотную.
Стою у пирамиды я:
Подружка, трехлинеечка,
Не озлобись обидою,
Побудь одна маленечко!
Держал ее в исправности
И чисткою и смазкою.
- Трехлиночка! - на радости
Не раз шептал ей ласково.
Коль брал ее, так накрепко,
А если целил - намертво.
Завод один и фабрика
Недаром были заняты.
Штыком, прикладом действовал,
Курком, прицельной рамою.
Смекалкой славлюсь с детства я
И волею упрямою!
Я с ней четыре годика -
Окопами, долинами…
Из боя в бой, без отдыха,
И честь, и долг вели меня!
Мы русской силой доняли
И выкинули ворога.
Винтовочку ладонями
Я гладил: любо-дорого!
Расстались мы. Надолго ли?
Придется ли увидеться
В том городе над Волгою
Иль у того, у Витебска?
Опять село Отрадное.
Я цел и неконтуженый.
А где ж моя трехрядная?
Она ко мне:
- Мой суженый!
Скорей на шею вешаться
В порыве умиления.
- Пора и мной потешиться,
Хоть я не трехлинейная!
- Ревнуешь?
Не советую!
Пойми же, ненаглядная:
Мы трехлинейной этою
Спасли тебя, трехрядную!
К ладам прижались пальчики
Под переборы частые.
Эй, девушки… вы плачете?
- Мы так… чуть-чуть…
Мы счастливы!
У озера, у омута
Звенит моя трехрядная.
А любо, братцы, дома-то,
В моем селе Отрадное!
С душой советской, русскою
Иду, пою страдание
И славлю вместе с музыкой
Прямое попадание!
1949
МЕЛОК
Взяли Белгород мы.
Дальше прем. Куда там!
Есть замазка для зимы
И побелка хатам.
У меня в руке мелок,
Ну, а я грамотный,
Я мелком пишу: - «Милок!
А деревня занята!»
Номер почты полевой
Ставлю вслед за этим..
И улыбкой фронтовой
Улыбаюсь детям.
Прохожу деревню всю,
Эх, сейчас бы квасу!
Низко кланяюсь гусю,
Что от немца спасся.
А девчатам говорю:
- Писаные крали,
Что… хорошую мою
Немцы не украли?
- А которая твоя?
- Вон та, с челкой.
- Выбрал доброго коня,
Тут не дурачок ты.
За семнадцатой верстой,
На тропинке сбежистой.
Я мелком пишу: - «Стой!»
Вася, друг, где же ты?
С Васей мы, ох, дружки,
Повышибали пробок,
Из деревни Лужки,
А дома бок о бок.
Он проснется и - я,
Он гулять - я следом.
А в деревне девья -
Не корми хлебом!
Трактор в поле, как страж.
Я давай мелком писать:
«Был ваш, стал наш,
Мы тебя шли спасать».
По пути немецкий танк
С выкрошенным задом.
Я пишу на нем: - «Так,
Так тебе и надо!»
Вот река разлилась.
Стоп! Мост взорван.
Но не будет он у нас
Скоро беспризорным.
Не хватает ему
Семь железных матиц.
Я мелком опять пишу:
- «Восстановим, братец!»
Речку вброд пересек,
Одолел минутой.
Что я вижу? Друг, Васек,
Вот, здесь, тут он!
Вьется Васин чубок,
Все такой же юмор.
- Поцарапали чуток,
Как-никак воюем!
- Милый Вася, спешу!
На лопатке мелом
Адрес я ему пишу,
Это первым делом.
Наступает наша часть,
Движется лавиной.
Только вымолви: - Шасть!
И уже в Берлине!
Эх, мелок, мелок, мелок,
Харьков, Белгород.
Вспомни, как от нас, милок,
Немцы бегали!
1949
ПОСЛЕВОЕННОЕ
Стали жить теперь снова по-мирному,
Забываем походы, войну,
Привыкаем к пейзажу овинному
И колодезному журавлю.
Руки налиты твердой весомостью,
В наковальню кувалдой стучат,
Реки налиты звонкой веселостью,
Озорною частушкой девчат.
И хотя еще есть обгоревшие
И обугленные торцы,
Над черемухами и скворечнями
Льют свое щебетанье скворцы.
И хотя костыли не заброшены,
И в народе немало калек,
Жизнь восходит чудесной горошиной
И винтом завивается вверх.
И хотя еще на человечество
Настороженно пушки глядят,
Изо всех колыбелей младенческих,
Как ораторы, дети галдят!
1955
Дождь по ружьям,
Дождь по каскам,
По брезенту,
По броне,
Дождь по линии опасной,
Словом -
Это на войне.
Нет стрельбы.
Молчат «катюши»,
Притаившись за бугром.
Им куда приятней слушать
Не себя, а майский гром!
1955
ДОРОХОВЫ
Цвет черёмухи пахнет порохом,
Лебединые крылья в крови.
Уезжает четвёртый Дорохов,
Мать родимая, благослови!
Первый пал у Смоленска, под Ельней,
Не напуганный смертью ничуть,
В тишину запрокинув смертельно
Свой пшеничный, смеющийся чуб.
А второй - где отыщешь останки?
Подвиг мужествен, участь горька,
Стал он пеплом пылающим в танке
И героем в приказе полка.
Третий Дорохов в рукопашной
На окопы фашистов шагнул.
Как ветряк над рязанскою пашней,
На прощанье руками взмахнул.
Что с четвёртым? И он, бездыханен,
В госпитальной палате лежит.
Нагибаются сестры: - Ты ранен? -
Но четвёртый… четвёртый молчит.
Ходит Дорохова и плачет,
Ходит, плачет и ждёт сыновей.
Никакая могила не спрячет
Материнских тревог и скорбей.
И лежат в позабытой солонке,
Тяжелее надгробий и плит,
Пожелтевшие похоронки,
Где одно только слово: убит.
Чем утешить тебя, моя старенькая,
Если ты сыновей лишена?
Или тем, что над тихою спаленкою
Снова мирная тишина?
Знаю, милая, этого мало!
Нет их! Нет! Свет над крышей померк.
Для того ли ты их поднимала,
Чтобы кто-то на землю поверг?
Ты идёшь с посошком осторожно
Вдоль прямого селенья Кривцы.
Под ногами звенит подорожник,
Осыпая лиловость пыльцы.
1959
МИР
Слово «мир»
Произносится всюду:
В шахтах,
В штольнях,
В широких цехах.
Это слово
И я не забуду
Помянуть
И прославить
В стихах.
Пусть его
Журавлей караваны
В поднебесье планеты
Несут,
Пусть его
С подовым караваем
Вместо соли
На стол подают.
Пусть оно,
Это слово,
Как зори,
Светит всюду
В простые сердца,
Пусть при нем
Расступается горе
И уходят
Морщины с лица!
1949
ВЕСНА.
В наступление зелень ползет.
И лес нарядился, листвою ощерясь.
Задача:
Примять, придавить этот дзот
И двинуться к западу, через.
Двенадцать бойцов.
Отделенный Петров.
Калужский.
А все остальные из Тулы.
- Рванемте, ребята,
В двенадцать ветров,
Чтоб в нас не плевались
Немецкие пули!
Эх, мать ваша!
Высверки из амбразур.
Змеиное пламя.
Огонь стоязыкий.
Не вытерпел парень,
Ботинки разул,
Пустился с гранатой
И в щель им:
- Изыди!
Дзот кровью откашлялся,
Выронил: - Оx!
Разбита стальная его диафрагма.
Вторая граната!
Ослеп и оглох,
Землей захлебнулся
Он русскою.
Амба!
- Ребята-а-а-а!
Они уже следом бегут.
- Ну, как - не скучали по пулям?
Работа моя вам понравилась?
- Гут!
- Отлично,
Давайте покурим.
А рядом деревня.
На взгорье цветут
Черемухи белым потопом.
Такие ребята и черта сметут,
А дьявол -
Сейчас вот потоптан!
1949
Спит свинец пулеметного диска.
Спят бойцы. Отдыхает война.
Но до смерти по-прежнему близко,
Даже ночью дневалит она.
Притаилась в зияющих жерлах,
На штыках откровенно блестит.
Замолчала, как дремлющий порох,
Как плакучая ива, грустит.
Не видать старика Берендея,
В белых касках макушки и пни.
Смерть стоит у березы, бледнея,
Ждет знакомого выкрика: - Пли!
У нее наготове носилки
В окровавленной сиежной пыли.
И она отправляет посылки
В адрес матери — Русской Земли!
Начат бой. Смерть все ближе,
все ближе.
Вот уж первою кровью пьяна.
- Эй, боец! Нагибайся пониже,
Чтоб тебя не задела она!
1949
Глаза у львов закрыты снегом
Зима. Москва. Тверская. Лед.
И мерзнет очередь за хлебом
И Гитлеру проклятья шлет.
День нынче сер, уныл и краток,
Невеселы его шаги.
С утра подглазья у солдаток,
Как у апостолов, строги.
Цепная очередь авосек
Умолкла горестной вдовой.
Москва, как высший дар, выносит
Свой хлеб талонно-тыловой.
Я не стою за ним, я стыну,
На мне шинель, и я - боец.
И мне сверлят глазами спину
Одним вопросом: - Где конец?
Победа будет, снег растает,
Зальет вода траншеи, рвы.
Ну а пока лишь зубы скалят
Ослепшие от вьюги львы.
А где-то там свинец метельный,
Чертя немятый снег полей,
Заводит хоровод смертельный
Под смех и стон госпиталей.
1955
ВЕЛИКИЕ ПРОВОДЫ
Холодной зимой
Под гудение провода
Я видел на Каме
Великие проводы.
Навалом в санях
Новобранцы, как месиво.
В дорожных мешках
Подорожное печево.
Навеки отчаяся,
Платочками машучи.
С сынками прощаются
Согбенные матушки.
Пока не острижены
Их чада любимые,
Пока не обижены
Своими старшинами.
Еще угловатые,
Домашне-наивные,
Как снег, непомятые,
Садовые, тминные.
Еще не обстреляны,
Еще не обучены,
Ресницы стыдливо
На слезы опущены.
Уходят обозы
По наледи Камою.
А с кровель не слезли -
Сосульки упрямые!
Тоска молодая
Просторами лечится.
Ведь с вами родная
Матерь-Отечество.
Рукою нас гладит
На раннем побужденье,
На сани нас садит,
Хлопочет об ужине.
А ночью не спит,
Душит дума угрюмая,
О первом окопе
Рыдаючи думает.
Но крепко храпят
Разбиватели Гитлера,
Такие простые,
Такие нехитрые.
Котомки у ног
Крепко петлями стянуты,
Портянки с сапог -
Как охранные грамоты.
Ночь. Месяц плывет
Над полями, над Камою.
А кто-то поет:
«Россия! Река моя!»
На месяце крест -
Это к горестям, к тяжестям.
Медведица ест,
К сену с конями вяжется!
Под берегом лед
Громко хлопает выстрелом.
А кто-то поет:
«Мы выживем! Выстоим!»
1956
НЕ РЕКВИЕМ
Ревут винты аэродромов.
Зол ветерок. Мороз жесток.
И среди прочих летчик Громов
Ведет машину на восток.
Да, Громов. Но не тот, что славен
И на служебной высоте,
А тот, что под Смоленском ранен
И вылечен в Алма-Ате.
Война его не изломала
В окопах на передовой,
Хотя волною аммонала
О землю била головой.
Он был в бинтах и в гипсе белом,
Как неживое существо.
И смерть белогородским мелом
Весь месяц метила его.
Но выдержал орел-курянин,
Кость курская - она прочна.
В анкетах Громов пишет «ранен»,
Перечисляя ордена.
Но их не носит, слишком скромен,
Геройством хвастать не спешит.
Я им любуюсь: как он скроен,
Как склепан, как надежно сшит!
Он из кабины смотрит прямо,
Уверенный в самом себе.
И солнышко лучом вдоль шрама,
И светлый зайчик на губе.
О, сколько не пришло! Он знает.
Счет всем потерям не забыт.
Прочь реквиемы! Громов занят -
Посадку дали. Он рулит.
1962
ТАЛИСМАН
Когда на войне получил я ранение,
Сестре госпитальной сказал, улыбаясь:
- Возьми мое сердце на сохранение,
А вовсе убьют - так на вечную память.
Сестра посмотрела серьезно, внимательно,
Обшарила шрам, зажитой и зашитый:
- Уж лучше мое забери обязательно,
Оно тебе будет надежной защитой!
И я согласился. И тут же, не мешкая,
Взял сердце: - Спасибо, сестрица, огромное! -
И снова в окопы. Но пуля немецкая
Меня с той минуты ни разу не тронула.
Все небо пылало огнями салютными,
Победу и радость весна принесла нам.
Я правду сестре говорил абсолютную,
Когда ее сердце назвал талисманом.
1964
РУЗАЕВКА
Майор во френчике защитном
Стоит и курит у окна.
Все шрамы у него зашиты,
В нем, как в кургане, спит война.
Рузаевка.
- Пивка хотите? -
Мы сходим с ним и пиво пьем.
Болтаем о семейном быте,
Судачим каждый о своем.
Все незначительное - в сторону!
Мы два мужчины, две судьбы.
Кукушка нам считала поровну,
Мы оба - с опытом борьбы.
- А вы в каких краях сражались? -
Он пиво пил, в меня глядел.
Оцепенело губы сжались:
- Я не сражался - я сидел.
И воцарился час печали.
И солнце спрятало лучи.
И только радостно кричали
Пристанционные грачи.
1964
ПАМЯТНИК
Памятник стоит в полыни
Возле самого села.
Разговор идет поныне,
Как в степи война была.
Серый камень обелиска,
Обернувшись в степь спиной,
Так и хочет поделиться,
Кто лежит в земле сырой.
Не забыла степь донская,
Как у Дона и Донца
Долго кровь лилась людская
В горький запах чабреца.
Как вставали танки дыбом
В огненную круговерть.
Как один у нас был выбор —
Иль победа, или смерть.
За оградою татарник
Гордо голову вознес.
Выдумщик войны тотальной,
Ты какой травой пророс?
Горькой, дикой, несъедобной,
Ядовитой, как змея.
Фюрер, твой визит недобрый
Проклинает мать-земля.
Ты к нам вел такие силы,
Что в степи померк рассвет.
Ты кричал: «Конец России!»
А конца России нет.
А Россия - все могучей,
Все уверенней шаги.
Этот сверхвоенный случай
Не поймут ее враги!
1964
ПЕРВЫЙ ТАНК
Первый советский танк, который вошел в Прагу, освобождать ее от фашистов, поднят на пьедестале.
Первый танк, что ворвался в Прагу,
Нес в броне своей дружбу и правду,
Не карающим был он мечом -
Подпирающим, добрым плечом.
Утопал он в цветах пражанок.
Это было действительно так!
Люди в Праге спокойно рожают,
Потому что есть первый танк.
В гимнастерке солдатской, защитной,
Грудь не пряча стальную свою,
Он стыдится чуть-чуть - не взыщите,
Если я без работы стою!
Нам твоя безработица нравится,
Нам она, как застольная здравица,
Как признание в первой любви,
Как братание между людьми.
Стой, земляк, на своем пьедестале,
Знай, челябинский хлопец, о том,
Что уральские, крепкие стали
Мы теперь не войне отдаем…
Май орет за окошком грачами,
Он насиживает грачат.
По маршруту Москва - Градчаны
Самолеты спокойно летят.
1965 г.
МОНОЛОГ ПОБЕДИТЕЛЯ
Земля моя,
Милая Матерь!
Я больше не воин,
Я - пахарь,
Я - сеятель,
Я - ваятель,
Я весь для работы
Распахнут.
Я - плотник:
Щепа смоляная
Поет над моим топорищем,
Решительно
Вызов бросая
Окопам и пепелищам.
Я - зодчий.
Мой камень в растворе.
Я - каменщик,
Руки в известке.
С каким упоеньем
Я строю.
Я - труд.
Мне не будет износа.
Я - мир.
Покушаться не смейте,
Мой атом
Добру присягает.
С пастушьим рожком
На рассвете
Он мирно
Лугами шагает.
Сквозь каски
Трава прорастает,
Проходит,
Как пуля сквозная,
Вражда меж народов - растает,
Навеки исчезнет,
Я знаю!
А кто я?
Простой пехотинец,
Окопный защитник
Планеты.
С войны
Я принес вам гостинец -
Луну,
тишину
и рассветы.
И веру.
А что мы без веры?
Случайное сборище клеток.
Мои
Воевавшие вены
Набухли
Трудом пятилеток.
Чиста бесконечная млечность.
Над нашей землей,
Над громами
Единая человечность,
Единое пониманье.
1965
ОБЕЛИСКИ
Уж сколько лет по-матерински
Скорбят седые обелиски,
А рядом в поле зреет рожь
И веселится молодежь.
Ну, кто ее за то осудит?
Кто кровь горячую остудит?
Пусть молодость поет и любит,
И пусть всегда, всегда так будет!
Где снайпер не давал промашки,
Смеются белые ромашки,
Где говорил всесильный тол,
Там дружное гуденье пчел.
Там я хожу и восклицаю
И откровенно отрицаю:
- Долой войну на все века! -
И рву ромашки для венка.
И возлагаю их к подножью.
И тишина стоит над рожью,
В овраге ручеек журчит,
И жаворонок не молчит!
1965